А посредине густо плыли льдины. В долине стоял сизый туман. Деревья на берегах украшали затейливые узоры инея.
Опасна для рыболова обворожительная зимняя прелесть Талой. Заглядишься на нее, зазеваешься — и не миновать беды. Чем сильнее морозы, тем не надежнее лед на реке. Вода подтачивает и как бы съедает его изнутри, образуя проталины. Особенная осторожность требуется, когда лед покрывает, как говорят местные жители, «шуба» — толстый слой снега. Тогда там, где вы вчера с трудом прорубили лунку, сегодня лед под вами может неожиданно рухнуть, обнажив темную бурлящую воронку, из которой выбраться почти невозможно.
— Ну как, хороши наши ледяные дороги? — показывая на забереги, спросил меня Николай, когда мы первый раз вышли на рыбалку.
— Красиво!
— Это точно! Но от греха подальше, пойдем лучше берегом.
Продираясь сквозь прибрежный густой, как конопля, осинник, мы то и дело натыкались на глубокие промоины, завалы и заломы, оставшиеся еще с тех лет, когда по реке сплавляли лес.
На место мы пришли усталые и взмокшие. И таймень теперь уже не казался мне таким желанным, как раньше.
А Талая здесь грозно шумела водопадом. На крутом повороте, где над рекой навис угрюмый замшелый утес, ее перегородила высокая ледяная гряда. Река поднялась, вышла из берегов и, переливаясь через ледяную преграду, несла льдины и с грохотом бросала их вниз, в кипящую пучину. Падая, они со скрежетом ломались и, сделав круг, уплывали дальше. Вдоль берега под темным прозрачным льдом угадывалась огромная глубокая яма.
— Это и есть Тайменье улово,— пояснил Николай.— А теперь, значит, так. Ты в отпуске. Тебе все одно делать нечего.
А у меня, сам знаешь, план добычи пушнины горит. Надо идти капканы проверять. Ну, бывай! Только будь осторожен! —
И он ушел, оставив меня наедине с дикой красавицей Талой.
Я издолбил почти весь лед на улове, но за три дня так ничего и не поймал. Настроение у меня, честно говоря, стало неважным.
В ночь на четвертый день выпал снег. Утром я вышел на берег и, расстелив на льду шубу, лег на нее и стал наблюдать, что делается в глубине. Вода в реке настолько чистая и прозрачная, что на дне можно было рассмотреть мелкие камни. Плавал табунок хариусят, крутились мелкие ленки.
Тем временем в яме скопилось много рыбы. Откуда-то из глубины подплыли крупные и пузатые ленки, похожие на откормленных поросят. На удочку таких не возьмешь. Надо переходить на блесны, тем более что у меня их с собой была целая коробка.
Открыв коробку, выбираю и выкладываю прямо на шубу свои лучшие амурские блесны — белые, красные, желтые, блестящие, как надраенные медные пуговицы. По очереди привязываю их к леске, опускаю в лунку и наблюдаю, как от них в разные стороны шарахаются даже самые крупные ленки. Озадаченный, долго лежу над лункой, пристально смотрю то на одну, 1 то на другую блесну: в прозрачной воде горной реки они горят тусклым огнем. Ясно, что толку не будет.
Делаю еще одну попытку. Отыскиваю в рюкзаке забракованную на Амуре свинцовую блесну и, украсив ее кроваво-красным «хвостом» из шерстинок, привязываю к леске и опускаю в лунку. И вижу, как темная юркая блесна, похожая на вьюна, сразу смутила покой равнодушных ленков. Один за другим выплывали они из-под коряг и, медленно шевеля плавниками и грозно раздувая жабры, хищно кидались на блесну, жадно хватали ее зубастым ртом.
Но вдруг клев прекратился. Вверх по течению, расталкивая мелкие льдинки, промчалось что-то большое и сильное. Больше часа металась рыбина по яме, но только увидев ее широкий как лопата, оранжевый хвост, я понял, что это таймень. Хищник охотился за хариусами и ленками.
Чуть ли не всю долгую зимнюю ночь готовился я к встрече с тайменем. Выбрал две прочные блесны и обшил их кожей ленка, чтобы не блестели. Оснастил блесны красными шерстинками, наточил крючки. Приманки привязал к миллиметровой леске. Сделал новый прочный багорик.
На лед я вышел рано, еще в густых предрассветных сумерках. Новую лунку прорубил в том месте, где вчера гулял таймень. Однако за два дня блесну никто даже не пошевелил.
И тут потянуло меня опять на старые лунки: очень хотелось поймать хоть небольшого таймешонка, чтобы похвастать потом перед друзьями. Я уже поднялся со складного стульчика, чтобы смотать снасти, как вдруг блесну схватил таймень и с такой силой потащил ее в глубину, что пригнул меня к лунке.
Наконец таймень остановился, постоял несколько секунд и, упираясь, медленно пошел вверх, но, увидев свет в лунке, опять шарахнулся в глубину, вырывая у меня из рук леску. Чтобы леска не скользила, я намотал ее на руку и тут же понял, что допустил грубую ошибку: могучий речной великан так поволок меня в прорубь, что я только обрадовался, когда таймень сошел с крючка. Итак, первый блин комом.
Зная, что таймени ходят парами, я привязал вторую, последнюю блесну. Ожидая тайменя, поймал хариуса и, не зная, что с ним делать, сунул в котелок с водой.
А таймень схватил блесну так же неожиданно, как и в первый раз. Не двигаясь с места, он дергал леску мощными рывками до тех пор, пока не ушел, разогнув крючок.
«Вот не везет! Не рыбалка, а одни переживания. И блесны больше такой нет. Что же делать?» — думал я.
Порывшись в своем большом, наполненном всякой всячиной рюкзаке, отыскал летнюю блесну, снял тройник, привязал его к «махалке» и оснастил грузилом. Получилось что-то вроде примитивной жерлицы.
Насадив на тройник хариуса под спинной плавник, опустил его в лунку, отодвинул подальше металлический стульчик, привязал к нему леску, принес с берега палку для жерлицы и стал ее обрубать, поглядывая на стул. Внезапно он дрогнул и, подпрыгивая, заскользил по льду к лунке. Каким-то чудом я успел схватить леску, натянул ее и сразу же почувствовал тяжесть крупной рыбины. Но неожиданно тяжесть исчезла, и помятый, но еще живой хариус повис на леске. Ошеломленный, стоял я над лункой и вдруг увидел, как у самого льда, видимо, отыскивая потерянного хариуса, мечется крупный таймень.
Брошенного в лунку хариуса разъяренный хищник схватил тут же и потащил в глубину. Отпустив метра три лески, я сделал резкую подсечку, и мне показалось, что тройник зацепил корягу или бревно. Но скоро натянутая леска дрогнула, медленно пошла в сторону, и тут началось!. Таймень то с огромной силой дергал и рвал из моих рук леску, то кувыркался и прыгал, то шарахался из стороны в сторону, то ходил кругами и так взбурлил воду, что из лунки на лед хлынул целый фонтан. Наконец, утомленный, измученный, он присмирел.
С помощью багорика я довольно долго извлекал из лунки длинного и толстого хищника. На льду он уткнулся тупорылой и лобастой головой в снег и затих. Только изредка по его могучему, украшенному малиновыми плавниками телу пробегала мелкая дрожь. Потом, очнувшись от шока, он начал буйно прыгать и кувыркаться. А я устало опустился на стул, стал вспоминать, что мне известно об этой уникальной, удивительно красивой рыбе.
Таймени принадлежат к семейству лососевых. В нашей стране их встречается три вида. Тот, что лежал передо мной,— таймень обыкновенный, широко распространенный в реках Сибири и Дальнего Востока. Обитает также в некоторых крупных озерах, например, в Телецком, Байкале. Когда-то попадался он и в Каме, Вятке, Волге, Печоре. В бассейне Амура встречаются экземпляры весом до восьмидесяти килограммов. Ранней весной, еще до ледохода, таймени поднимаются в верховья таежных рек, где нерестятся, нагуливаются в течение лета, а поздней осенью скатываются в Амур и Уссури. Зимуют таймени в крупных притоках этих рек — Амгуни, Гуре, Анюе, Тунгуске, Хоре, Бикине и других. Ловится таймень почти круглый год. Весной, летом и ранней осенью — на летние блесны, с ледоставом — на зимние. Увлекательна ночная охота на этого хищника с искусственной «мышью».
Размышления мои о таймене прервал Барс — любимая лайка Николая, неожиданно появившаяся из прибрежных зарослей. Потом подошел и сам хозяин. Увидев на снегу мой увесистый трофей, зацокал языком:
— Ишь, какого добыл! Ну, как ты тут без меня? Нигде не нырнул? Больно река-то коварная. Я все эти дни боялся за тебя. Хотел раньше вернуться, да снег помешал. Ловить еще будешь или пойдем? — спросил он.
— Конечно, пойдем,— ответил я.
— Тогда собирайся, а я пока покурю.
— Хорошо. Только вот за пешней схожу. Вон она в снегу торчит,— показал я рукой.
Барс, лежавший около хозяина, вскочил, поднял торчком острые черно-бархатные уши, посмотрел на Николая.
— Вперед! — тихо сказал Николай, и Барс помчался по льду. Скоро он, держа в зубах веревку, притащил пешню и положил к ногам хозяина.
— Молодец, Барс!
— Когда это ты успел Барса на пешню натаскать? — удивился я.
— Было дело! Вот тут же, где ты ловил. Расскажу как-нибудь. А сейчас — пора!
Я собрал вещи, заарканил тайменя и поволок его по снегу.
Поздно вечером, после ужина, покуривая у плиты, где догорала последняя закладка сырых березовых дров, Николай рассказал историю, приключившуюся с ним на Тайменьем улове.
— Рыбачили мы с напарником чуть ниже твоих лунок,— начал он.— Рыба была, но блесны не брала. С трудом поймали мы одного ленка. Ленок был средний, но для наживки велик. Однако другого у нас ничего не было, и мы нацепили его на тройник жерлицы и отпустили в лунку. Прошло полчаса, и вдруг напарник кричит мне:
— Смотри! Смотри, что там делается!
Я обернулся и увидел, как дрожит, качается и пригибается вмороженный в лед березовый прут, за который привязана леска жерлицы.
Мы подошли к лунке, наклонились над ней и увидели тайменя, который азартно нападал на ленка, но заглотать его не мог и только кусал, отчего ленок метался во все стороны. Мы опустили блесну, однако таймень ее будто и не видел.
— Вот что, Николай,— сказал напарник,— ты оставайся, а я пойду харюзов наловлю для наживки.
И ушел. А за ним побежал и Барс, скучавший без дела. Я поднял и осмотрел ленка. Бока и спинка у него были в кровавых царапинах от острых зубов тайменя. Опустил ленка опять в воду и отправился к дальним лункам. Через некоторое время вернулся — поглядеть, не схватил ли кто ленка.
И вот тут около лунки, к которой я шел, на большой глубине с быстрым течением лед подо мной вдруг рухнул, течение подхватило меня и, как щепку, выбросило в промоину, что была рядом.
Я был в резиновых сапогах, меховой куртке и ватных брюках. Пока это все не пропиталось водой, плыть еще можно было. Я этим воспользовался и буквально вырвался из потока с быстрым течением на тихое место, где зеленоватая вода была прикрыта тонким прозрачным ледком, будто целлофаном. Чтобы плыть к берегу, лед надо было ломать закоченелыми руками. Я и плыл, плыл долго, казалось, целую вечность. Пудовыми гирями повисли на ногах налитые водой сапоги. Сковывала движения мокрая одежда. Я все плыл, плыл из последних сил, взламывая лед порезанными об него, окровавленными руками.
Чем ближе к берегу, тем лед становился толще, плыть было все труднее и труднее, и, наконец, настал момент, когда я как-то вдруг потерял всякую опору и камнем пошел ко дну.
К счастью, глубину я уже проплыл. Коснувшись дна ногами, встал на носки. Вода плескалась чуть ниже рта. Понял, что еще не все потеряно. Взламывая лед обеими руками, медленно, осторожно побрел к берегу. Когда вода опустилась по плечи, путь мне вдруг преградил толстый, прочный лед.
Теперь надо было подняться на лед. А как это сделать, когда обессилел, закоченел, скован мокрой тяжелой одеждой, а полные воды резиновые сапоги тянут ко дну?
С тоской смотрел я на свой пузатый рюкзак, что стоял в нескольких метрах от меня на льду — в нем были и топор, и большой охотничий нож, и специально приготовленный на такой вот случай капроновый шнур, а рядом лежала пешня.
Все было рядом, а я оставался совершенно беспомощным! А между тем ледяной холод лишал меня последних сил, я испугался и стал звать на помощь, хотя знал, что напарник, глухой еще с войны, не услышит.
Но на зов примчался Барс. Увидев меня в воде, он резко затормозил и на всех четырех лапах, как на лыжах, по скользкому льду подкатился ко мне вплотную. Я обнял его, погрел в его теплой шерсти закоченевшие руки и тихо сказал:
— Пешню, Барс!
Лизнув мою руку, Барс метнулся к рюкзаку и, пятясь задом, приволок пешню. Я поцеловал в кончик носа своего верного друга, не раз выручавшего меня в охотничьих скитаниях, и яростно принялся рубить лед.
С помощью пешни я выбрался на берег, а Барс с тех пор так и остался к ней неравнодушен. Стоит ему услышать слово «пешня», как он настораживается и волнуется.
Барс все это время лежал у ног хозяина и, насторожив острые, красивые уши, внимательно слушал.
Рекомендуем приобрести: Магнитный держатель удилища
